Первый раз
….И он даже не думал об этом. И как, вообще, он мог думать, лежа под каким-то тряпьем, в свои девятнадцать лет, на полу - с ней. Думать… Они были абсолютно голыми. А разве голые думают? Как он сам разделся он так и не вспомнил – бутылка водки на двоих из горла. А она разделась первой - стирать в ванной свое нижнее белье. Переодеться ей было не во что. Бродяжка. Ее бросили наркоманы, у которых они с Родионом отбили эту квартирку. Трофей. В сущности, как на войне. Победитель получает все имущество побежденного. Пока она бултыхалась, он стоял, караулил ее около ванной комнаты – чтобы не сбежала. Но та, кажется, и не собиралась. Ей было все равно, что ли, кому она досталась. Он не спросил ее имени – так прикольнее, без имени, решил он. В конце концов, ведь она их трофей, их собственность, сами и назовут, как захотят, какого черта еще спрашивать! Мысли, как разноцветные мыльные пузыри летали и лопались в его голове, и он вслух смеялся над ними – такого приключения у него в жизни еще не было. У него – домашнего, тихого, мечтательного мальчишки. И никогда бы не случилось ничего подобного, если бы не Родион. Как это было волшебно! Они заскочили в эту вонючую квартирку, выпив предварительно в том же подъезде бутылку водки с фантой, легко избили троих тщедушных наркоманов, и выгнали вон. Оставили только эту замарашку… Через час он придумал, что будет звать ее Золушкой.
Между тем Родион куда-то пропал. А она должна была стать общим трофеем, иначе, какой же кураж? Пока что она попросилась помыться-постираться, коли уж оказалась в точке с ванной и горячей водой. А он с замиранием сердца думал, что может делать с ней все, что хочет. Вот, хоть прямо сейчас. Однако, в отсутствии Родиона, получалось, что он как бы попадал к нему в долги. Так по крайне мере у того водилось представлять положение вещей: раз не поделился, значит в долгах! Создавалась какая-то дурацкая романтическая ситуация. Это никуда не годилось – завтра Родион начнет высмеивать его, мол, Ромео, наконец, познал свою Джульетту! Какого черта! Если ему кто и нужен в жизни, так это, конечно, друг – такой, как Родион. Но эта его злостная черта – подставлять под насмешки, ловить на крючок - просто сводила с ума. Ведь ясно было, что ей должны были попользоваться они оба. Как трофеем, как вообще этой хатой – до утра. Хатой и всем, что там найдется. Нашлась эта немытая девчонка.
Впрочем, когда она помылась… Кто сказал, что он не влюбился бы в нее, просто повстречав на улице, в увольнении? Или любой другой из их роты? Влюбился бы и целовал по три раза в одно свидание за три недели, пока где-нибудь, в оттаявшем сквере не… А так все разом – она сбежала из дома, скиталась, он завалил ее на тряпье, потом, как это бывает в юности – ты ползешь вперед, старательно нащупываешь под собой мягкую, теплую, влажную лунку, и никак не можешь найти, пока ладошка той, кого ты в эту минуту слишком старательно целуешь, не приходит тебе на помощь. И ты мгновенно взрослеешь и понимаешь, что теперь у тебя нет другого выбора, как только толкать неистово вперед весь этот земной шар, за который ты зацепился нежданно-негаданно - вместо, как обычно, своего собственного тесного кулачка.
Впрочем, он даже не видел ее лица. Потому что натягивал на себя, с головой, какое-то одеяло. То, что происходило с ним в этой влажной бездонной лунке – от которой нужно было судорожно ускользать, и тут же ненасытно возвращаться – под покровом тряпья и одеял, должно было быть скрыто. От Родиона. Ведь он, должно быть, сидел тут в углу, курил дурь, которую они отмели у наркоманов, и, ухмыляясь, смотрел на них. Поэтому он и старался, как мог, спешил, чтобы скорее вернуться к другу, сесть рядом, тоже закурить. Пока наконец, не получилось, что надо… Так как бывало на полевых – когда комвзвода дал тебе почистить свой ПМ. И ты долго ерзал в его дульце и в пружинках, и во всех щелочках ершиком и тряпочками, где-то подтыкая их шильцем, смазанными маслом… Потом ушел в овраг, достав патрончик, улученный на выдаче в ружпарке, вставил его в патронник и … И … И…А-а-х…Или как во сне, когда стреляешь в догонявшего тебя злодея, а из пистолета выливается лишь струйка - совсем недалеко. Но злодей все равно исчезает покуда. По юности ты еще толком не знаешь, все ли это, что надо было сделать, или еще что-то? А что может быть еще?... И с этим вопросом он провалился в сон.
Под утро проснулся ветер, стал громыхать балконной решеткой, разбудил его. Замарашка рядом под одеялом тоже не спала. Они лежали голые, едва касаясь друг друга, проспав всего пару часов. Но ему хватило, чтобы протрезветь.
Его как судорогой свело, когда он понял, что они одни в этой квартирке, непонятно где. В наркоманском притоне, который знал Родион, и который они вчера вдвоем в самоволке бомбанули, благо нарков было только трое. Да еще эта. Но Родион пропал. А к утру надо было добираться до части. И страшновато было, что квартирка почти не закрывалась – так, был какой-то шпингалет на входной двери. И все-таки это было не главное. Главное, что пару часов назад он сделал это. С замарашкой. Господи, он мечтал о какой-то красавице, принцессе, которая будет его первой! И быть может, единственной, на всю жизнь. Да, он считал, что смог бы быть верным одной единственной, своей. На этот счет у него была целая теория, над которой Родион немало потешался, когда они ночью, на соседних койках в казарме шептались вот также под утро, ожидая «подъема».
И тут он усмехнулся про себя: « Золушка». Он не мог вспомнить ее лица. Вчера все произошло так молниеносно – несколько пощечин наркам, их мольбы не бить. И потом она почти сразу побежала мыться. А он расхаживал перед дверью в ванную, играя мышцами, хмурясь и смеясь - чувствовал себя Атиллой-завоева