Deniz kizi, 46 - 28 апреля 2008 17:39

ПО ТУ СТОРОНУ ПРИНЦИПА УДОВОЛЬСТВИЯ 2(продолжение)
Мертвые города
Мы поселились в маленькой пещерке рядом с хикметовым кафе. Ближайшей деревней оказалось Гёреме - возникшая на месте огромного монастыря туристическая столица Каппадокии. Она вся состоит из копеечных пансионов, кафе и лавок. Тут мы остаток наших денег потратили на аренду скутера. Вернее, часть – на аренду, а часть на ремонт – потому что через несколько дней вылетели на нем в кювет на скорости девяносто километров в час.
За неделю мы объехали десяток деревень, покатали множество турецких детей и, главное, облазили полсотни скальных церквей. Как правило, они находятся не в деревнях, а где-нибудь на отшибе - тысячу лет назад людей здесь жило гораздо больше, поэтому кое-где стоят целые пустые пещерные города – фантастическая картина исчезнувшей цивилизации. Без скутера все это найти сложно – ни на автобусе, ни пешком туда не добраться. Мы плотно подсели на фрески, хотя никогда до того ими не интересовались. Они - как наркотик, показывают другой, какой-то изначальный мир. Как торчки, мы рыскали по плоскогорью, чтобы снова увидеть это.
В большинстве мест росписи были сильно изуродованы турками. Во времена национализма они специально сбивали и расстреливали фрески, выкалывали святым глаза – о чем сейчас, конечно, жалеют, поскольку нынче это основа местного благополучия. В десятке хорошо сохранившихся церквей повешена железная дверь, сидит охранник и продаются билеты – но большая часть стоит без присмотра где-то в глуши и тихо осыпается. В России каждую такую фреску облизывают искусствоведы, а здесь их никто не охраняет, не реставрирует, все покрыто копотью и надписями “здесь был Мустафа”. Лишь малая часть фресок сфотографирована и опубликована - поэтому очень глупо, что в Каппадокии совсем не бывает русских, способных в них врубиться.
Сами турки не больно-то разбираются в этом наследии: стоит – и хорошо. К чужим памятникам они относятся без интереса, но с гордостью. То и дело можно видеть большую турецкую семью, жизнерадостно запечатлевающую самое себя на фоне каких-нибудь христианских или античных развалин – красиво, а главное родное.
Слава Богу, турецкий закон запрещает в таких местах что-то ломать и перестраивать. Поэтому в кельях и церквях крестьяне просто держат скот и хранят мотыги. Так что иногда стоит как следует поскоблить какой-нибудь курятник – и за слоем векового дерьма откроется фреска десятого века. Вообще, путешествуя по Турции, все время стараешься разглядеть сквозь сетку национальных традиций едва различимое послание, оставленное какой-то другой ушедшей цивилизацией.
Даже просто по внутренним формам пещер становится ясно, что их рыли люди с совершенно другим сознанием, иные существа. И в то же время постоянно наталкиваешься на то, что это были люди. Удивительное ощущение, когда лезешь по крутой лестнице и нащупываешь рукой выемку, выдолбленную человеком, таким же, как ты, тысячу лет назад. Половина пещер - это голубятни. Стены там состоят из сотен каменных ячеек, где скапливался помет, использовавшийся греками как удобрение. Люди ушли, а голуби живут.
Иногда пещеры вырыты не в скалах, а просто в земле. В нескольких местах раскинулись невидимые с поверхности подземные города – многоэтажные лабиринты из сотен пещер, где жили тысячи людей вместе со своими курами и овцами. Здесь они скрывались от врагов – римлян и турков. Это воплощенная клаустрофобия, материализованные страшные сны или компьютерная игра. Ходишь по темным запутанным кишкам, пытаешься как-то ориентироваться, и вдруг раз – и проваливаешься на следующий уровень, где все то же самое, только незнакомое. В одном из таких городов - семь подземных этажей. И везде узкие темные ходы, скользкие крошащиеся ступени, ведущие в новую пугающую глубину.

Байрам
Обнаружив себя в глубине Каппадокии без копейки денег, мы решили поработать – хотя бы за еду и жилье. В соседней деревне Учхисар, облепившей гигантскую скалу, ту самую, которую мы когда-то увидели на фото, мы познакомились с хозяином ресторанчика под идиотским названием “House of Memories”. Байрам купил нас двумя вещами: удивительным сходством с лейтенантом Коломбо и тем, что, только нас завидев, он хрипло запел на пиджн-инглиш: “Май френдс! Ю тайред! Ай уонт ту мэйк ти фор ю! Но мани? Но проблем! Ю а пуа пипл, ай эм пуа ту. Фром май харт ту ю!” Узнав, что мы на мели, Байрам предложил нам поработать у него. Мы согласились.
Каждое утро мы просыпались на ковре, на широкой веранде над кафе. В проеме арки синел рассвет. Внизу расстилалась огромная, прекрасная долина, забранная струящимися сине-желтыми горами. Дрожали десятки километров воздуха, поднимающиеся в белое небо. Обычно нас будил странный звук, похожий на шум далекой паяльной лампы. Он залетал в каждый дом, был слышен в сумраке каждой комнаты в раскиданных по горам деревнях. Он не был очень громким – просто в долине стояла абсолютная тишина, хранящая еще мистерию ночи и все спящие возможности будущего дня. Высунувшись, мы видели далеко внизу два белых воздушных шара, медленно всплывавших из синей глубины. Под ними вспыхивали горелки, прорезая километры тишины. Шары с туристами, 90 долларов с человека, взлетали над Гёреме.
Потом из-за розовых гор, словно вырезаных из картона, вылезало солнце - врубая бодрый турецкий день и стремительно все раскаляя. Просыпался Байрам, будил своего племянника-имбецила Джехана, мы поливали мостовую, протирали столы – и целый день, едва завидев туриста, голосили: “Май френд! Ю тайред! Ай уонт ту мэйк ти фор ю! Но мани! Фром май харт ту ю! Уэлкам то хаус оф мэмориз!” Байрам завел нас как подсадных уток - в надежде, что мы приманим ему других белых людей. Но

• 
• 
•